Лишь немногие люди способны обозреть человеческую деятельность во всех её разветвлениях.

Люди, в общем и целом переживают свою современность как бы наивно, не отдавая должное её глубинному содержанию.

Каждый отдельный индивид виртуально является врагом культуры, которая, тем не менее, должна оставаться делом всего человеческого коллектива.

Культура должна, поэтому защищать себя от одиночек, и её институты, учреждения и заповеди ставят себя на службу этой задаче.

Как нельзя обойтись без принуждения к культурной работе, так же нельзя обойтись и без господства меньшинства над массами.

Институты культуры могут поддерживаться лишь известной мерой насилия.

Человек наделён многообразнейшими задатками влечений, которым ранние детские переживания придают окончательную направленность.

Возможно, ещё предстоят фазы развития, на которых удовлетворение и других, сегодня вполне допустимых, желаний будет казаться таким же неприемлемым, как сейчас каннибализм.

С изумлением и тревогой мы обнаруживаем тут, что громадное число людей повинуется соответствующим культурным запретам лишь под давлением внешнего принуждения, то есть только там, где нарушение запрета грозит наказанием, и только до тех пор, пока угроза реальна.

Бесконечно многие культурные люди, которые отшатнулись бы в ужасе от убийства и инцеста, не отказывают себе в удовлетворении своей алчности, своей агрессивности, своих сексуальных страстей, не упускают случая навредить другим ложью, обманом, клеветой, если могут при этом остаться безнаказанными, и это продолжается без изменения на протяжения многих культурных эпох.

Удовлетворение, которое идеал дарит участникам культуры, имеет тем самым нарцистическую природу, оно покоится на гордости от уже достигнутых успехов.

Пусть я жалкий, задавленный долгами и воинской повинностью плебей, но зато я римлянин, имею свою долю в общей задаче покорять другие народы и предписывать им законы.

Самая, может быть, важная часть психического инвентаря культуры до сих пор ещё не упоминалась. Это … её иллюзии.

Именно из-за опасностей, которыми нам грозит природа, мы ведь и объединились и создали культуру, которая, среди прочего, призвана сделать возможной нашу общественную жизнь. В конце концов, главная задача культуры, её подлинное обоснование – защита нас от природы.

Какую-то долю лишений накладывает на него культура, в которой он участвует, какую-то меру страдания готовят ему другие люди, либо вопреки предписаниям культуры, либо по вине несовершенств этой культуры.

Как одиночка реагирует на ущерб, наносимый ему культурой и другими, мы уже знаем: он накапливает в себе соответствующую меру сопротивления институтам своей культуры, меру враждебности к культуре.

Но беспомощность человека остаётся, а с нею тоска по отцу и боги. Боги сохраняют свою троякую задачу: нейтрализуют ужас перед природой, примиряют с грозным роком, выступающим, прежде всего в образе смерти, и вознаграждают за страдания и лишения, выпадающие на долю человека в культурном сообществе.

Одарённейшему народу древности брезжит понимание того, что «Мойра» стоит над богами и что боги сами имеют свои судьбы.

Общий смысл всего (в религии) таков: жизнь в нашем миру служит какой-то высшей цели, которая, правда, нелегко поддаётся разгадке, но, несомненно, подразумевает совершенствование человеческого существа.

Теперь, когда бог стал единственным, отношение к нему снова смогло обрести интимность и напряженность детского отношения к отцу.

Культура создала порядок распределения трудовой нагрузки или кодификации права на жену и ребёнка.

Почему животный бог, в конечном счете, оказался недостаточным и был сменён человеческим?

Когда взрослеющий человек замечает, что ему суждено навсегда остаться ребёнком, что он никогда не перестанет нуждаться в защите от мощных чуждых сил, он наделяет эти последние чертами отцовского образа, создает себе богов, которых боится, которых пытается склонить на свою сторону и которым, тем не менее, вручает себя, как защитникам.

Тезисы предлагаются на, как сокращённый результат более или менее длительного мыслительного процесса, опирающегося на наблюдение, а также на умозаключение;  тому, кто намерен самостоятельно проделать весь процесс заново, вместо того, чтобы принимать его готовый итог, указывается необходимый образ действий.

 Добрая власть божественного провидения смягчает страх перед жизненными опасностями, постулирование нравственного миропорядка обеспечивает торжество справедливости, чьи требования так часто остаются внутри человеческой культуры неисполненными, продолжение земного существования в будущей жизни предлагает пространственные и временные рамки, внутри которых надо ожидать исполнения этих желаний.

Ребёнок есть существо, лишенное сексуальности. Характерной чертой иллюзии является её происхождение из человеческого желания.

Насколько вещи недоказуемы, настолько же и неопровержимы.

Как никого нельзя принуждать к вере, так же нельзя  принуждать и к безверию.

Вы хотите отнять у них эту опору (религию), не дав им ничего лучшего взамен. Общепризнано, что наука сегодня мало что даёт, но даже если бы она шагнула намного дальше в своём прогрессе, она бы не удовлетворила людей.

Согласимся, что причиной этой перемены (неверие в религию) – упрочнение духа научности в верхних слоях человеческого общества.

Пока люди не знаю, что в бога больше не верят, всё хорошо.

Когда культура выставила требование не убивать соседа, которого ты ненавидишь,  который стоит на твоём пути и имуществу которого ты завидуешь, то это было сделано явно в интересах человеческого общежития, на иных условиях невозможного.

Даже если бы незаурядная сила и осторожность ограбила бы отдельного человека от одиночных противников, он неизбежно потерпел бы поражение от союза слабейших.

Чисто рациональные мотивы даже у современного человека мало что могут сделать против его страстных влечений.

Истины, содержащиеся в религиозных учениях, всё равно настолько искажены и систематически перелицованы, что масса людей не может признать в них правду. Это тот же самый случай, как когда мы рассказываем ребёнку, что новорождённых приносит аист. Здесь мы тоже говорим истину в символическом облачении, ибо знаем, что означает эта большая птица. Но ребёнок этого не знает, он улавливает только момент искажения, считает себя обманутым.

Не кажется ли Вам, что мы вправе считать человека существом, неспособным обойтись без религии?

Не только великие вопросы нашей жизни предстают сегодня неразрешимыми, но трудно справиться и с массой менее крупных проблем.

Человек – малоинтелегентное существо, покорное своим импульсивным влечениям.

Человек в принципе не может обойтись без иллюзорного религиозного утешения, что без него он якобы не вынес ты тягот жизни, жестокой действительности.

Знание того, что ты представлен своим собственным силам, само по себе уже чего-то стоит. Ты выучиваешься тогда их правильному использованию.

Если Вам угодно изгнать из нашей европейской культуры религию, то этого можно достичь только с помощью другой системы учений, которая с самого начала переймёт все психологические черты религии, тот же священный характер, ту же косность, нетерпимость, тот же запрет на мысль в целях самозащиты.

Культура – она принуждает живущего жизнью чувства неразумного ребёнка сделать выбор, который будет лишь позднее оправдан зрелым разумом взрослого?

Если Вы ограничитесь постулированием какой-то возвышенной духовной инстанции, чьи свойства неопределимы, а цели непознаваемы, то будете неуязвимы для научной критики, но тогда Вы покинете и сферу человеческих интересов.

Попытки в корне обесценить научный труд тем соображением, что, будучи привязано к условиям нашей собственной природной организации, научное познание способно дать лишь субъективные результаты, тогда как действительная природа внеположных нам вещей остаётся для нас недоступной.